Речная нимфа - Страница 39

— Жорж… — повторил Пирс, встряхивая ее за плечо…

Она открыла глаза и увидела неясные очертания его лица совсем близко, вот только руки ее вовсе не обвивали его шею. Пальцы судорожно сжимали что-то грубое, шершавое. Одеяло.

Жоржетта с трудом осознала, что лежит на верхней койке в каюте, а Пирс стоит рядом. Не было ни поляны в лесу, ни густой травы, ни объятий, ни близости. Одно было реальным: сладостное ощущение там, где, как она воображала, ею обладал Пирс. Только ее наслаждение было реальным, но неразделенным и оттого фальшивым. Им нельзя было утолить жажду.

— Жорж, проснись!

Но может быть, не все потеряно? Может быть, Пирс знает ее секрет и все равно любит, желает ее? Что, если сейчас он скажет это?

— Что? — спросила она одним дыханием.

— Вот что, — с силой произнес он, — я не могу спать! Меня беспокоит одна странность.

— Какая?

— Никто ни словом не обмолвился о Ласточке ни в Портленде, ни в Астории. Похоже, пути твоего отца и сестры давно разошлись. Допустим, она вернулась на «Вильяметту», ко мне… и не нашла меня.

Чувство вины несколько смягчило боль разочарования, и Жоржетте захотелось признаться во всем, но им предстоял еще долгий путь до Сан-Франциско, много дней на борту, и кто знал, не превратит ли ее признание эти дни в ад. Нет, не сейчас, позже! А пока надо придумать что-нибудь правдоподобное. Но что?

— Ну… я думаю… раз сестра не ждала нас на пристани в Портленде, значит, вам лучше выбросить из головы эту дурацкую мысль.

Проклятие! Она ведет себя даже не как невоспитанный подросток, а как законченный хам! Ничего, одной грубостью больше, одной меньше — какая разница? Ее ставки в этой игре и без того ниже некуда. Как только Пирс узнает правду, наступит отрезвление, потому что кому нужна лживая, болтливая девчонка-сорванец, да к тому же еще и стриженая? Один только раз она разыграла из себя леди, да и то доступную, как девица легкого поведения.

— Но почему все-таки никто не упоминает о Ласточке? Она так красива, что не заметить ее невозможно.

Боже, что на него нашло? Зачем он мучает ее вопросами, на которые невозможно дать ответ, не солгав?

— Вы глупы, мистер! По-вашему, отец таскает Ласточку по салунам и она сидит за стойкой с разными забулдыгами? Уж не знаю, чего вы от меня хотите, а только, не будь сестра с отцом, она вернулась бы на «Мечту Элен». А теперь оставьте меня в покое и дайте наконец поспать!

Послышался вздох, и лицо, едва различимое в полумраке, исчезло из виду. Внизу скрипнула койка. Жоржетта представила себе, как это ловкое, сильное тело скользнуло под одеяло и распростерлось на матраце… вместо нее. Она с ненавистью потерлась щекой о грубый край одеяла, в надежде прогнать желание.

— Наверное, ты прав, — донесся снизу приглушенный голос. — В Сан-Франциско мы с ней непременно встретимся. Хотелось бы мне знать, чувствует ли Ласточка, что я следую за ней, что я все ближе…

Жоржетта оставила эти слова без комментария, чтобы не прибегать к новой лжи. Бог свидетель, ее раздирали противоречивые чувства, но самым важным на данный момент было предупредить отца о замыслах Блэквелла. Тот собирался с ним разделаться, а возможно, и убить.

Мысль об опасности, настолько серьезной, ужаснула ее, и она закусила угол подушки, чтобы не заплакать. Ее покровитель и защитник, узнай он, как обстоят дела, сразу примет сторону Блэквелла.

Внезапно Жоржетта явственно ощутила руки Пирса на своем горле и то, как они сжимаются. Она схватилась рукой за ворот рубашки, думая, что он будет совершенно прав.

Время на борту тянулось медленно из-за того, что Жоржетта старалась избегать как Джаспера Блэквелла, так и Пирса. К счастью, вечерами они играли в карты с другими пассажирами, что существенно облегчало эту задачу. Теперь она оставляла груди стянутыми даже на ночь, и ее дискомфорт рос. День за днем она ждала момента, когда мужское общество соберется в кают-компании и она сможет закрыться в каюте, раздеться и вымыться. Это были единственные моменты если не счастья, то хотя бы покоя.

Днем, чтобы свести к минимуму риск нечаянной встречи, она взяла себе за привычку околачиваться среди матросов, предлагая помощь где только можно: драила медяшку, мыла палубу и тому подобное. Скоро она стала настолько своей, а вернее, своим, что рулевой давал ей подержать штурвал, а во время обеда ее всегда зазывали за матросский стол.

Блэквелл не пытался навязывать ей свое общество — памятуя, должно быть, о вспышке гнева Пирса, но стоило Жоржетте оказаться в пределах его видимости, как он обращал к ней ненавидящий взгляд, сопровождая его злобной улыбкой. Приходилось делать вид, что ничего особенного не происходит.

С Пирсом дело обстояло сложнее. Сколько бы она ни напоминала себе, что он забрался в карман ее отца минуты спустя после того, как расстался с ней, одно его присутствие заставляло забыть обиду. Она мечтала перехватить обрывок разговора, в котором партнеры Пирса по карточной игре сомневались бы в его честности, но как раз наоборот, он как будто пользовался всеобщим доверием и уважением.

Так оно и шло. Жоржетта повадилась взбираться на «бочку» — смотровое гнездо на мачте. Там, выше всех мирских мелочей, выше всех забот и проблем, она снимала шляпу, позволяя соленому морскому ветру вволю ерошить ей волосы. Взгляд ее рассеянно блуждал по отдаленной линии побережья, вдоль которой они плыли, и мало-помалу качание убаюкивало ее и вызывало что-то вроде благословенного транса.

Воображение рисовало Жоржетте далекие страны, континенты и острова, экзотические сцены, необычные растения и животных. Она бродила там в своих видениях, но не одна, а с Пирсом Кингстоном. Она являлась перед ним в ярких восточных шелках, сводила его с ума и заставляла забыть о Ласточке. В этих мечтах наяву ее волосы были при ней, все такие же роскошные, и она носила их распущенными по плечам.