Речная нимфа - Страница 89

— Это еще не все.

Пирс произнес это ровным тоном, но у нее почему-то оледенели руки.

— Сейчас ты узнаешь то, что может разрушить наш брак. Постой, выслушай! Когда я вернулся в Новый Орлеан, то узнал, что моя нежная, изящная, образованная мать служит во французском борделе. Потому-то она и не позволяла мне приехать.

Эта новость и в самом деле поразила Жоржетту. Первой ее мыслью было: бедный, бедный Пирс! Она сделала попытку взять его за руку, но он резко отдернул ее.

— Если ты думаешь, что я виню мать за это, ты ошибаешься. У нее не было выбора, разве что умереть с голоду. Даже перестав быть рабыней, она все равно осталась квартеронкой.

Кровь бросилась Жоржетте в лицо, потом отхлынула так резко, что она едва не потеряла сознания. К счастью, Пирс стоял спиной к ней и не видел ее потрясения.

— Ты сказал… квартеронкой?

— Вдова отца сделала все, чтобы этот факт стал достоянием всех и каждого. Да, моя мать квартеронка, а это значит, что и во мне течет негритянская кровь. Как ни мала ее доля, для южан я «с дегтем». Меня подвергли остракизму, перестали принимать, друзья отвернулись. Пришлось зарабатывать себе на жизнь за карточным столом… для начала в том же борделе, где служила мать. — Не поворачиваясь, он издал едкий смешок: — Ну что? В твоей душе я низвержен с пьедестала? Поначалу я пытался уговорить мать уехать со мной. Но она отказалась наотрез. По ее мнению, в этом не было смысла. «Все кончено, — сказала она мне, — все кончено…»

Он повернулся, бросил короткий взгляд на расстроенное лицо Жоржетты и снова уставился на брезент занавески. У него был такой потерянный вид, что Ласточка постаралась встряхнуться. Это удалось не сразу.

— Когда понял, что все уговоры бесполезны, я не мог больше оставаться в Новом Орлеане, где моя мать ублажала любого, у кого водились деньги. Я покинул город и перебрался на речные пароходы. Сначала все шло неплохо. Никто уже не смотрел на меня сверху вниз, и я даже завел новых друзей. Но Симона Ланж пустила по моим следам ищеек, и, как только они меня выследили, все было кончено. В то время я собирался жениться, но моей избраннице запретили даже разговаривать со мной и закрыли для меня двери дома. Так и пошло: куда бы я ни шел, нить из Нового Орлеана тянулась за мной повсюду. Эта женщина поставила целью своей жизни погубить меня, оповещать любого, что он имеет дело с полукровкой, с ублюдком.

Пирс умолк и молчал так долго, словно все было сказано. Однако когда Жоржетта шевельнулась, он заговорил снова:

— Но свет не без добрых людей, и несколько джентльменов решили взять меня в свое маклерское дело, тем более что к тому времени я кое-что скопил. Еще в Филадельфии я интересовался этим и был полезен компаньонам, пока мы вместе вели дела. Когда на руках у меня собралась изрядная сумма, я покинул те места и дал себе клятву никогда больше туда не возвращаться. — Он снова посмотрел на Жоржетту, и та заметила, что горькие складки у его рта разгладились, лицо снова обрело обычную невозмутимость. — Еще меньше мне этого хочется теперь, ради будущего ребенка. Луизиана больше не существует для меня, жаль только, что мать отказалась уехать со мной. Теперь ты знаешь обо мне все и можешь решать, как поступить в дальнейшем. Если захочешь вернуться, я не стану тебя удерживать, но ребенка взять с собой не позволю. Моя плоть и кровь не узнает того, что пришлось вынести мне.

Наступило молчание. Жоржетта пыталась осмыслить услышанное, раздираемая противоречиями.

Она стала женой полукровки, человека с долей негритянской крови, сына бывшей рабыни. Для южанки это все равно что стать женой чистокровного негра. Так ее учили в пансионе мисс Причард, так считалось в Луизиане испокон веков. Но этот человек, ее муж, разве он изменился хоть сколько-нибудь от того, что раскрыл ей свою постыдную тайну? Он был все тот же Пирс Кингстон, которого она успела полюбить всем сердцем. Все: и душа, и тело, и чувства его — осталось прежним. Жоржетта представила себе, как они занимаются любовью, и прислушалась к тому, что чувствует. Никакой антипатии, только желание.

Но как могла она, южанка, желать человека «с дегтем»? Почему она не бросалась прочь от него, не думала о разрыве? Потому, быть может, что была все-таки другой. Когда-то ее мать, дочка человека строгих правил и пресвитерианской веры, бежала с нищим католиком. Отец так и не простил ее, не примирился с союзом, который считал жизнью во грехе. Зять для него был хуже грязи под ногами, но не за какие-то свои качества, а просто потому, что не посещал протестантскую церковь. Вопреки этому… а возможно, как раз поэтому мать Жоржетты любила мужа всем сердцем. Пока она была жива, он вел себя безупречно, да и после смерти не перестал боготворить жену, хотя и сбился с пути.

Ни один из них не жалел о том, что они связали свои жизни.

Наконец Жоржетта почувствовала, что способна посмотреть в глаза мужу, и подняла взгляд. Пирс крутил пуговицу на рубашке. На нее он не смотрел и, видимо, не сомневался, что будет отвергнут. Неужели он думает, что после всего пережитого она уступит предрассудкам? Выходит, он так и не поверил в ее любовь!

«Ничего, — подумала Жоржетта, — с этим мы разберемся позже, а пока есть вещи поважнее».

— Пирс! — окликнула она.

Тот вздрогнул и хмуро посмотрел на нее.

— Почему ты до сих пор одет? Мы оплатили всего один час, не хватало еще, чтобы мсье Белль явился не вовремя!

Она поспешно сняла сорочку, чулки и панталоны, а когда с этим было покончено, оказалось, что муж так и стоит со сдвинутыми бровями, не сводя с нее взгляда.